Великий Пётр Кропоткин
• ... Когда мы занимались революционной пропагандой в народе, я нередко удивлялся тому, что мои товарищи, получившие гораздо более демократическое воспитание, чем я, не знали, как приступиться к крестьянам или фабричным. Они пытались подделаться под народный говор, вводили много так называемых народных оборотов, но этим делали свою речь более непонятной.
Ничего подобного не требуется, когда говоришь или же пишешь для народа. Великорусский крестьянин отлично понимает интеллигентного человека, если только последний не начиняет свою речь иностранными словами. Крестьянин не понимает лишь отвлеченных понятий, если они не пояснены наглядными примерами.
Вообще я убедился из опыта, что нет такого вопроса из области естественных наук или социологии, которого нельзя бы изложить совершенно понятно для крестьян и вообще для деревенского населения всех стран. Требуется только, чтобы вы сами совершенно ясно понимали, о чем вы говорите, и говорили просто, исходя из наглядных примеров.
Главное отличие между образованным и необразованным человеком то, что второй не может следить за цепью умозаключений. Он улавливает первое, быть может, и второе; но третье уже утомляет его, если он еще не видит конечного вывода, к которому вы стремитесь. Впрочем, как часто то же самое мы видим и в образованных людях.
Николай II
• Чем человек несчастнее, тем больше он боится изменить свое положение из страха стать еще несчастнее.
• Я знал в Петербурге офицера, шведа по происхождению (родом из Финляндии), которого командировали в Соединенные Штаты заказать ружья для русской армии. Во время аудиенции цесаревич [речь о будущем царе Александре III] дал полный простор своему характеру и стал грубо говорить с офицером. Тот, вероятно, ответил с достоинством. Тогда великий князь пришел в настоящее бешенство и обругал офицера скверными словами. Офицер принадлежал к тому типу вполне верноподданных людей, держащихся, однако, с достоинством, какой часто встречается среди шведских дворян в России. Он немедленно ушел и послал цесаревичу письмо, в котором требовал, чтобы Александр Александрович извинился. Офицер прибавлял, что если через двадцать четыре часа извинения не будет, то застрелится. Это был род японской дуэли. Александр Александрович не извинился, и офицер сдержал свое слово.
Из "Речи Бунтовщика«(1879-1882)
Если экономическое положение Европы можетъ быть формулировано словами: промышленный и коммерческий хаос и несостоятельность капиталистического производства, — то политическое состояние должно быть охарактеризовано так: быстрое разложение и близкий крах всех государств.
Действительно, все они, от жандармскаго самодержавия России до буржуазной олигархии Швейцарии, большими шагами идут к разложению и, следовательно, к революции.
Дряхлые старики с морщинами на челе, с дрожащей поступью, изъеденные конституционными болезнями, неспособные приобщиться к новым потокам жизни, они бесцельно растрачивают жалкий остаток своих сил на взаимную вражду, на защиту отживших предрассудков, и этим ускоряютъ свою гибель. Неизлечимая болезнь — болезнь старости и разложения — гложет их.
Достигнув в XVIII веке кульминационнаго пункта своего развития, старые государства Европы вступили теперь в фазу упадка. Государство — организация, в которой всеми членами и всеми делами управляютъ несколько человек, отжило свой век. Человечество вырабатывает уже новые формы общественной жизни. Народ стремится к разрушению власти, препятствующей его свободному развитию. Он хочет автономии провинций, коммун, рабочих союзов, основанных на взаимном добровольном соглашении, а не на предписанных властью законах. Вот та историческая фаза, в которую мы уже вступили.
Если бы правящие классы могли только понять современное положение общества, они, конечно, поспишили бы стать впереди всехъ новыхъ стремлений. Но, прожившие всю жизнь по старым традициямъ, не зная иного культа, кроме культа золотого мешка, они всеми силами противятся наплыву новых идей и этим самым неизбежно ведут нас к бурному потрясению. Народ предъявит свои требования под гром пушек, под треск картечи, при зарев пожаровъ.
Когда после падения средневековыхъ учреждений, народились в Европе новые государства, они должны были заведывать лишь небольшим кругом общественных дел. Теперь же государство вмешивается положительно во все проявления нашей жизни. От колыбели до могилы мы все время в его тисках. Будь то центральное государство, автономные провинции или кантоны, общинное государство, оно преследуетъ нас повсюду, налагает на нас свои цепи, предписывает нам свои законы.
Оно создает целые груды этих законов и предписаний, разобраться в которых не может самый искусный адвокат. Оно каждый день прилаживает что-нибудь новое к старой машине и создает сооруженіе настолько сложное, дикое и нелепое, что им начинают возмущаться сами его заправители. Оно содержитъ целую армию чиновников, пауковъ-взяточников, смотрящих на мир сквозь грязные стекла своих канцелярий, теряющих здравый смысл среди бесконечной путаницы канцелярских бумаг.
Это — шайка, имеющая одну религию — религию медного гроша, одну заботу — скорее примкнуть к той партии, будь она черная, лиловая или белая, которая гарантирует максимум оклада при минимуме работы. Результаты — нам слишком хорошо известны. Есть ли хоть одна отрасль государственной дятельности, которой бы не возмущались все, имеющие к ней прикосновение, хоть одна отрасль, в которой государство, после многих веков существования и работы, не показало бы полной своей несостоятельности?
Громадных, все растущих сумм, взимаемых с народа государством, не хватает на удовлетворение его нужд. Оно всегда живет в счет будущих поколений.
Государственные долги Европы достигли сейчас неимоверной цифры больше ста миллиардов, — ста тысяч миллионов франков. Если бы доходы всехъ государств были употреблены на погашение этого долга, на это не хватило бы и пятнадцати лет. Между темъ, государства с каждым днем увеличивают свои расходы; каждая партия, стоящая у власти, создает новые должности для своихъ клиентов — это неизбежно.
Так обстоит дело во время мира. Когда же наступает война, государственные долги и дефициты неимоверно возрастают. И этому нет конца; нет выхода из этого лабиринта. Государства на всех парах идутъ к разорению, к банкротству, и не далек тот день, когда обнищавший народ откажется платит ежегодно банкирам четыре миллиарда процентов, объявит полный крах государств и пошлет этих самых банкиров пахать землю, если им хочется жить.
С существованием государства неразрывно связана необходимость войны. Государство должно быть сильным, сильнее соседей, иначе оно будетъ игрушкой в их руках. Оно должно способствовать разорению других государств, чтобы подчинить их своимъ законам, ввести свои торговые договоры и разбогатеть на их счет. Борьба за преобладание, основа буржуазной экономической организации, является в то же время основой и политической организации. Вот почему война стала естественным состояниемъ Европы.
Войны прусско-датская, прусско-австрийская, франко-прусская, война на Востоке, в Афганистане — непрерывно следуютъ одна за другой. Предвидятся еще новыя войны: Россия, Англия, Пруссия, Дания готовы сейчасъ направить друг на друга свои войска. Причин для войны есть еще летъ на тридцать.
А война влечетъ за собою безработицу, кризисы, увеличение налогов, нарощение долгов. Кроме того, война — нравственный удар для государства. После каждой войны народ убеждается в несостоятельности государства даже в его прямом назначении: оно едва защищает свою территорию; даже победителем оно терпитъ большой урон. Вспомните только брожение, вызванное войной 1871 года как во Франции, так и в Германии; вспомните недовольство, возникшее в Россіи по поводу войны на Востоке.
Войны и вооружение ведут государства к гибели; они ускоряют их нравственный и экономический крах. Еще одна, две большихъ войны, и конец этим развинченным машинам. Наряду с внешней войной — война внутренняя. Признанное народом на условии — быть защитником слабых против сильных, государство стало теперь оплотом богатых против эксплоатируемых, хозяев против рабочих.
К чему она, эта огромная машина, именуемая государством? Препятствуетъ-ли она эксплуатации рабочего капиталистом, крестьянина помещиком? Обезпечивает-ли нам свободу труда? Защищаетъ-ли нас от ростовщиков? Дает-ли хлеба женщине, когда она водою старается утолить голод ребенка, плачущего у её истощенной груди?
Нет, тысячу раз нет! Государство покровительствует эксплоатации, спекуляции, частной собственности — этому продукту грабежа. Пролетарию же нечего ждать от государства; оно всеми силами стремится помешать его эмансипации.
Все — для паразита-хозяина; все — против работника-пролетария: буржуазное воспитание, развращающее ребенка, внушая ему предрассудки против равенства; церковь, затуманивающая разсудок женщины; законы, препятствующие обмену мыслей о равенстве и солидарности; деньги для развращения и подкупа апостолов пролетариата; наконец, тюрьма и каторга в избытк для тех, кого нельзя подкупить. Вот что такое «государство»...
Может-ли это идти так дальше?
Конечно, нет. Целый класс общества, самый многочисленный и единственный производящий, не можетъ вечно поддерживать организацию, направленную всецело против него. Везде, — как под деспотическим игом России, так и под лицемерным правлением гамбетистов, — недовольный народ восстает.
История наших дней — это история борьбы привилегированных правителей с угнетенным народом, требующим уравнения прав. Эта борьба составляет главную заботу правителей и всецело руководит их действиями. Не определенные принципы, не заботы о благе народа кладут они в основу новых законов и распоряжений, а исключительно стремления сохранить свои привилегии.
Эта борьба, одна, могла бы разрушить самую прочную политическую организацию. Когда же она происходит в государствах, идущих к упадку в силу исторической необходимости, когда эти государства ускоряют сами свою гибель, разрушая друг друга, когда они становятся ненавистными даже тем, кому они покровительствуют, — в исходе борьбы не можетъ быть сомнения. Народ найдет силы, чтобы освободиться от своих притеснителей. Гибель государств близка и неизбежна. Самый спокойный философ не может не видеть зарева грандиозной революции.
* * *
Каждый день нам приносит новые усовершенствованные способы истребление себе подобных, новые расходы, новые займы, новые налоги. Кричать о патриотизме, распространять шовинизм, разжигать вражду между народами стало самым выгодным занятием политики и журналистики. Не щадят даже детства: наряжают ребятишек солдатами, дают им оружие и вселяют ненависть к пруссаку, англичанину, итальянцу. Внушают слепое повиновение существующему правительству, будь оно черное, белое или синее. Когда же этим детям минет двадцать один год, их, как вьючных животных, нагрузят патронами, провиантом, утварью, дадут в руки ружье и заставят маршировать под звуки труб. Они будут по первому приказанию убивать друг друга, душить, как дикие звери, никогда не спрашивая себя, к чему, с какою целью? Будут ли перед ними голодные бедняки немцы, итальянцы или даже собственные братья, доведенные до восстания нуждой и голодом — раздалось приказание, прозвучали трубы — надо убивать!
(1879-1882), французский журнал «Le Révolté»
• Для охраны царя [Александра III] была основана тайная лига. Офицеров различных чинов соблазняли тройным жалованьем поступать в эту лигу и исполнять в ней добровольную роль шпионов, следящих за различными классами общества. Бывали, конечно, комические эпизоды. Два офицера, например, не зная, что они оба принадлежат к одной и той же лиге, вовлекли друг друга в вагоне в революционную беседу, затем арестовывали друг друга и к обоюдному разочарованию убедились, что потратили напрасно время.
• Скорость человеческой эволюции в данном направлении вполне зависит от интеграла единичных воль.
• Люди жаждут бессмертия; но они часто упускают из виду тот факт,что память о действительно добрых людях живет вечно.Она запечатлевается на следующем поколении и передается снова детям. Неужели им мало
1920, в Дмитрове
Ничего подобного не требуется, когда говоришь или же пишешь для народа. Великорусский крестьянин отлично понимает интеллигентного человека, если только последний не начиняет свою речь иностранными словами. Крестьянин не понимает лишь отвлеченных понятий, если они не пояснены наглядными примерами.
Вообще я убедился из опыта, что нет такого вопроса из области естественных наук или социологии, которого нельзя бы изложить совершенно понятно для крестьян и вообще для деревенского населения всех стран. Требуется только, чтобы вы сами совершенно ясно понимали, о чем вы говорите, и говорили просто, исходя из наглядных примеров.
Главное отличие между образованным и необразованным человеком то, что второй не может следить за цепью умозаключений. Он улавливает первое, быть может, и второе; но третье уже утомляет его, если он еще не видит конечного вывода, к которому вы стремитесь. Впрочем, как часто то же самое мы видим и в образованных людях.
Николай II
• Чем человек несчастнее, тем больше он боится изменить свое положение из страха стать еще несчастнее.
• Я знал в Петербурге офицера, шведа по происхождению (родом из Финляндии), которого командировали в Соединенные Штаты заказать ружья для русской армии. Во время аудиенции цесаревич [речь о будущем царе Александре III] дал полный простор своему характеру и стал грубо говорить с офицером. Тот, вероятно, ответил с достоинством. Тогда великий князь пришел в настоящее бешенство и обругал офицера скверными словами. Офицер принадлежал к тому типу вполне верноподданных людей, держащихся, однако, с достоинством, какой часто встречается среди шведских дворян в России. Он немедленно ушел и послал цесаревичу письмо, в котором требовал, чтобы Александр Александрович извинился. Офицер прибавлял, что если через двадцать четыре часа извинения не будет, то застрелится. Это был род японской дуэли. Александр Александрович не извинился, и офицер сдержал свое слово.
Из "Речи Бунтовщика«(1879-1882)
Если экономическое положение Европы можетъ быть формулировано словами: промышленный и коммерческий хаос и несостоятельность капиталистического производства, — то политическое состояние должно быть охарактеризовано так: быстрое разложение и близкий крах всех государств.
Действительно, все они, от жандармскаго самодержавия России до буржуазной олигархии Швейцарии, большими шагами идут к разложению и, следовательно, к революции.
Дряхлые старики с морщинами на челе, с дрожащей поступью, изъеденные конституционными болезнями, неспособные приобщиться к новым потокам жизни, они бесцельно растрачивают жалкий остаток своих сил на взаимную вражду, на защиту отживших предрассудков, и этим ускоряютъ свою гибель. Неизлечимая болезнь — болезнь старости и разложения — гложет их.
Достигнув в XVIII веке кульминационнаго пункта своего развития, старые государства Европы вступили теперь в фазу упадка. Государство — организация, в которой всеми членами и всеми делами управляютъ несколько человек, отжило свой век. Человечество вырабатывает уже новые формы общественной жизни. Народ стремится к разрушению власти, препятствующей его свободному развитию. Он хочет автономии провинций, коммун, рабочих союзов, основанных на взаимном добровольном соглашении, а не на предписанных властью законах. Вот та историческая фаза, в которую мы уже вступили.
Если бы правящие классы могли только понять современное положение общества, они, конечно, поспишили бы стать впереди всехъ новыхъ стремлений. Но, прожившие всю жизнь по старым традициямъ, не зная иного культа, кроме культа золотого мешка, они всеми силами противятся наплыву новых идей и этим самым неизбежно ведут нас к бурному потрясению. Народ предъявит свои требования под гром пушек, под треск картечи, при зарев пожаровъ.
Когда после падения средневековыхъ учреждений, народились в Европе новые государства, они должны были заведывать лишь небольшим кругом общественных дел. Теперь же государство вмешивается положительно во все проявления нашей жизни. От колыбели до могилы мы все время в его тисках. Будь то центральное государство, автономные провинции или кантоны, общинное государство, оно преследуетъ нас повсюду, налагает на нас свои цепи, предписывает нам свои законы.
Оно создает целые груды этих законов и предписаний, разобраться в которых не может самый искусный адвокат. Оно каждый день прилаживает что-нибудь новое к старой машине и создает сооруженіе настолько сложное, дикое и нелепое, что им начинают возмущаться сами его заправители. Оно содержитъ целую армию чиновников, пауковъ-взяточников, смотрящих на мир сквозь грязные стекла своих канцелярий, теряющих здравый смысл среди бесконечной путаницы канцелярских бумаг.
Это — шайка, имеющая одну религию — религию медного гроша, одну заботу — скорее примкнуть к той партии, будь она черная, лиловая или белая, которая гарантирует максимум оклада при минимуме работы. Результаты — нам слишком хорошо известны. Есть ли хоть одна отрасль государственной дятельности, которой бы не возмущались все, имеющие к ней прикосновение, хоть одна отрасль, в которой государство, после многих веков существования и работы, не показало бы полной своей несостоятельности?
Громадных, все растущих сумм, взимаемых с народа государством, не хватает на удовлетворение его нужд. Оно всегда живет в счет будущих поколений.
Государственные долги Европы достигли сейчас неимоверной цифры больше ста миллиардов, — ста тысяч миллионов франков. Если бы доходы всехъ государств были употреблены на погашение этого долга, на это не хватило бы и пятнадцати лет. Между темъ, государства с каждым днем увеличивают свои расходы; каждая партия, стоящая у власти, создает новые должности для своихъ клиентов — это неизбежно.
Так обстоит дело во время мира. Когда же наступает война, государственные долги и дефициты неимоверно возрастают. И этому нет конца; нет выхода из этого лабиринта. Государства на всех парах идутъ к разорению, к банкротству, и не далек тот день, когда обнищавший народ откажется платит ежегодно банкирам четыре миллиарда процентов, объявит полный крах государств и пошлет этих самых банкиров пахать землю, если им хочется жить.
С существованием государства неразрывно связана необходимость войны. Государство должно быть сильным, сильнее соседей, иначе оно будетъ игрушкой в их руках. Оно должно способствовать разорению других государств, чтобы подчинить их своимъ законам, ввести свои торговые договоры и разбогатеть на их счет. Борьба за преобладание, основа буржуазной экономической организации, является в то же время основой и политической организации. Вот почему война стала естественным состояниемъ Европы.
Войны прусско-датская, прусско-австрийская, франко-прусская, война на Востоке, в Афганистане — непрерывно следуютъ одна за другой. Предвидятся еще новыя войны: Россия, Англия, Пруссия, Дания готовы сейчасъ направить друг на друга свои войска. Причин для войны есть еще летъ на тридцать.
А война влечетъ за собою безработицу, кризисы, увеличение налогов, нарощение долгов. Кроме того, война — нравственный удар для государства. После каждой войны народ убеждается в несостоятельности государства даже в его прямом назначении: оно едва защищает свою территорию; даже победителем оно терпитъ большой урон. Вспомните только брожение, вызванное войной 1871 года как во Франции, так и в Германии; вспомните недовольство, возникшее в Россіи по поводу войны на Востоке.
Войны и вооружение ведут государства к гибели; они ускоряют их нравственный и экономический крах. Еще одна, две большихъ войны, и конец этим развинченным машинам. Наряду с внешней войной — война внутренняя. Признанное народом на условии — быть защитником слабых против сильных, государство стало теперь оплотом богатых против эксплоатируемых, хозяев против рабочих.
К чему она, эта огромная машина, именуемая государством? Препятствуетъ-ли она эксплуатации рабочего капиталистом, крестьянина помещиком? Обезпечивает-ли нам свободу труда? Защищаетъ-ли нас от ростовщиков? Дает-ли хлеба женщине, когда она водою старается утолить голод ребенка, плачущего у её истощенной груди?
Нет, тысячу раз нет! Государство покровительствует эксплоатации, спекуляции, частной собственности — этому продукту грабежа. Пролетарию же нечего ждать от государства; оно всеми силами стремится помешать его эмансипации.
Все — для паразита-хозяина; все — против работника-пролетария: буржуазное воспитание, развращающее ребенка, внушая ему предрассудки против равенства; церковь, затуманивающая разсудок женщины; законы, препятствующие обмену мыслей о равенстве и солидарности; деньги для развращения и подкупа апостолов пролетариата; наконец, тюрьма и каторга в избытк для тех, кого нельзя подкупить. Вот что такое «государство»...
Может-ли это идти так дальше?
Конечно, нет. Целый класс общества, самый многочисленный и единственный производящий, не можетъ вечно поддерживать организацию, направленную всецело против него. Везде, — как под деспотическим игом России, так и под лицемерным правлением гамбетистов, — недовольный народ восстает.
История наших дней — это история борьбы привилегированных правителей с угнетенным народом, требующим уравнения прав. Эта борьба составляет главную заботу правителей и всецело руководит их действиями. Не определенные принципы, не заботы о благе народа кладут они в основу новых законов и распоряжений, а исключительно стремления сохранить свои привилегии.
Эта борьба, одна, могла бы разрушить самую прочную политическую организацию. Когда же она происходит в государствах, идущих к упадку в силу исторической необходимости, когда эти государства ускоряют сами свою гибель, разрушая друг друга, когда они становятся ненавистными даже тем, кому они покровительствуют, — в исходе борьбы не можетъ быть сомнения. Народ найдет силы, чтобы освободиться от своих притеснителей. Гибель государств близка и неизбежна. Самый спокойный философ не может не видеть зарева грандиозной революции.
* * *
Каждый день нам приносит новые усовершенствованные способы истребление себе подобных, новые расходы, новые займы, новые налоги. Кричать о патриотизме, распространять шовинизм, разжигать вражду между народами стало самым выгодным занятием политики и журналистики. Не щадят даже детства: наряжают ребятишек солдатами, дают им оружие и вселяют ненависть к пруссаку, англичанину, итальянцу. Внушают слепое повиновение существующему правительству, будь оно черное, белое или синее. Когда же этим детям минет двадцать один год, их, как вьючных животных, нагрузят патронами, провиантом, утварью, дадут в руки ружье и заставят маршировать под звуки труб. Они будут по первому приказанию убивать друг друга, душить, как дикие звери, никогда не спрашивая себя, к чему, с какою целью? Будут ли перед ними голодные бедняки немцы, итальянцы или даже собственные братья, доведенные до восстания нуждой и голодом — раздалось приказание, прозвучали трубы — надо убивать!
(1879-1882), французский журнал «Le Révolté»
• Для охраны царя [Александра III] была основана тайная лига. Офицеров различных чинов соблазняли тройным жалованьем поступать в эту лигу и исполнять в ней добровольную роль шпионов, следящих за различными классами общества. Бывали, конечно, комические эпизоды. Два офицера, например, не зная, что они оба принадлежат к одной и той же лиге, вовлекли друг друга в вагоне в революционную беседу, затем арестовывали друг друга и к обоюдному разочарованию убедились, что потратили напрасно время.
• Скорость человеческой эволюции в данном направлении вполне зависит от интеграла единичных воль.
• Люди жаждут бессмертия; но они часто упускают из виду тот факт,что память о действительно добрых людях живет вечно.Она запечатлевается на следующем поколении и передается снова детям. Неужели им мало
1920, в Дмитрове
Комментарии
Отправить комментарий